Раньше, давным-давно, когда я ходила пешком под стол, я обожала зарываться в бабушкины вещи. Старинные, пропитанные нафталином и ещё каким-то странным, но очень приятным в отличии от нафталина запахом. Сестры её мачехи были монашками. После разгона монастыря они тайно жили в доме моего деда, очень щедрого и доброго человека. Он на полном серьезе рисковал своей репутацией и свободой поселив их у себя. Эти потрясающие сёстры творили не менее потрясающие вещи. Я застала только одну их них, и не смотря на то, что была совсем крохотной (Мария умерла, когда мне было 3 года,) я отчетливо помню, как из обычной нитки, практически из ниоткуда возникали потрясающие по своей красоте узоры. Узоры увеличивались по нарастающей, быстро превращались в скатерть или невесомую штору. Я считала её волшебницей. Мария запрещала называть её бабушкой и требовала называть её Мария, и больше никак. Сейчас я понимаю почему, но для детского мозга это было очень тяжело принимать как должное.
После неё и её сестры осталась память в виде километров умопомрачительных кружев, в которые я и зарывалась, проникнув в бабушкину комнату.
Мне всегда хотелось так же творить волшебные вещи. Но родители не понимали моей тяги к этим вещам. Это было не модно, не современно.
Как девочку из приличной семьи, засунули в музыкальную школу, где лютой ненавистью ненавидела меня преподаватель по хоровому пению. Оказывается, мой папашка, герой-любовник недоделанный, имел неосторожность осчастливить своей персоной её постель. А фамилия у меня очень редкая, в городе только семья моего деда носила такую. Ясен пень, все свои бабские претензии к мужику можно было употребить исключительно на ребенке и никак иначе. В результате все 9 лет в музыкальной школе обернулись для меня сплошным кошмаром.
Рукоделием заниматься мне никто не дал. Более того: я мечтала научиться играть на гитаре, но мне запретили к ней прикасаться. Это неприлично, оказывается, когда девушка играет на гитаре. Вульгарно.
Зато всю мою жизнь твердили родители, что я должна. Должна учиться в школе. должна проявлять уважение к родителями, должна помогать зарабатывать деньги, должна. должна, должна...
Если бы не дедушка с бабушкой, то я бы, наверное, повесилась от тоски и невыразимой скуки.
Потом институт, вереница любовных приключений, и тут уже не до чего.
Волна рукодельнического приступа накатила после моих 30 лет.
Теперь я трачу деньги не на шубку/колечко/сапоги, а на бумагу, пуговки и ленточки. Мне нравится заниматься всем. хочется научиться всему.
Только вот привитая в детстве лень дает о себе знать. Приходится бить себя по рукам, попе, ногам и прочим запчастям прилагаемым к моей персоне. Чтобы хватало времени творить.
И пускай это нужно только мне, пускай я много лет только мечтала о том, чтобы заниматься тем, что мне нравится, зато сейчас я отдыхаю. Отдыхаю, когда делаю игрушки. Отдыхаю, когда собираю по кусочкам открытку...
Конечно, мне далеко до совершенства.
Какие мои годы?
Родственники в один голос твердят, что мне это нафиг не нужно. Муж благосклонно делает вид, что ему нравится то, что я делаю.. А моя детская неуверенность в своих способностях не дает мне сил развернуться и сделать свою рукодельную жизнь более открытой.
Борюсь с собой и своими страхами, неуверенностью. Пока на уровне Дон Кихота и ветряных мельниц. Но пытаюсь.
Хочу в детство. Хочу в большой комод моей бабули. Зарыться в вещи и не вылезать, вдыхая их запах и повторяя пальчиком затейливые узоры на старинной утерянной скатерти.
После неё и её сестры осталась память в виде километров умопомрачительных кружев, в которые я и зарывалась, проникнув в бабушкину комнату.
Мне всегда хотелось так же творить волшебные вещи. Но родители не понимали моей тяги к этим вещам. Это было не модно, не современно.
Как девочку из приличной семьи, засунули в музыкальную школу, где лютой ненавистью ненавидела меня преподаватель по хоровому пению. Оказывается, мой папашка, герой-любовник недоделанный, имел неосторожность осчастливить своей персоной её постель. А фамилия у меня очень редкая, в городе только семья моего деда носила такую. Ясен пень, все свои бабские претензии к мужику можно было употребить исключительно на ребенке и никак иначе. В результате все 9 лет в музыкальной школе обернулись для меня сплошным кошмаром.
Рукоделием заниматься мне никто не дал. Более того: я мечтала научиться играть на гитаре, но мне запретили к ней прикасаться. Это неприлично, оказывается, когда девушка играет на гитаре. Вульгарно.
Зато всю мою жизнь твердили родители, что я должна. Должна учиться в школе. должна проявлять уважение к родителями, должна помогать зарабатывать деньги, должна. должна, должна...
Если бы не дедушка с бабушкой, то я бы, наверное, повесилась от тоски и невыразимой скуки.
Потом институт, вереница любовных приключений, и тут уже не до чего.
Волна рукодельнического приступа накатила после моих 30 лет.
Теперь я трачу деньги не на шубку/колечко/сапоги, а на бумагу, пуговки и ленточки. Мне нравится заниматься всем. хочется научиться всему.
Только вот привитая в детстве лень дает о себе знать. Приходится бить себя по рукам, попе, ногам и прочим запчастям прилагаемым к моей персоне. Чтобы хватало времени творить.
И пускай это нужно только мне, пускай я много лет только мечтала о том, чтобы заниматься тем, что мне нравится, зато сейчас я отдыхаю. Отдыхаю, когда делаю игрушки. Отдыхаю, когда собираю по кусочкам открытку...
Конечно, мне далеко до совершенства.
Какие мои годы?
Родственники в один голос твердят, что мне это нафиг не нужно. Муж благосклонно делает вид, что ему нравится то, что я делаю.. А моя детская неуверенность в своих способностях не дает мне сил развернуться и сделать свою рукодельную жизнь более открытой.
Борюсь с собой и своими страхами, неуверенностью. Пока на уровне Дон Кихота и ветряных мельниц. Но пытаюсь.
Хочу в детство. Хочу в большой комод моей бабули. Зарыться в вещи и не вылезать, вдыхая их запах и повторяя пальчиком затейливые узоры на старинной утерянной скатерти.